Некое открытое письмо.Некое открытое письмо.
У которого - как мне тут верно подсказывают - даже был некий адресат.
Предупреждение: Всё написанное ниже этого абзаца трактовать следует в лучшем случае как упражнение в риторике. Воспринимать подобные вещи всерьёз – занятие крайне неблагодарное.
Повторное предупреждение: Не принимайте меня всерьёз! Я серьёзен, между прочим. /надулся/ …а ведь, если подумать, мне всегда удавалось смешить людей – особенно качественно – именно в те редкие моменты, когда я был серьёзен.
Ну-у… /чешет в затылке/ Мне просто кажется сейчас, что ты поймё-о-ошь… /тянет/
Нет. Не так. Я верю, что ты поймёшь, вот! /лучится во все стороны/
So-o-o-o…
Ва-а-а-а!.. Совсем забыл – я всё так же не продвинулся далее 132 серии. Да и то – было это (всё это, всё-всё) как-то на бегу, к тому же – больше, чем два года назад (куда как больше). Потом объясню, почему…
Всё смогу объяснить. Если вдруг послушать захочешь. /показывает язык и смеётся/
Так что… если я вдруг и использую здесь одно знакомое тебе "имя" – то лишь для того, чтобы объяснить своё "особое мнение" (смотрел одноимённый фильм? он – в 20-ке моих любимых) более… образно, что ли? /продолжает тихо посмеиваться/
Так что – на знание "канона" не претендую.
Претендую – на большее: на понимание сюжетной фабулы.
… /смех постепенно сходит на нет/
позволь себе немного "питерпенства"
ведь в мире
нет - как не было
не будет
совершенства
Несколько… (месяцев или лет – назад? чёрт, всегда был склонен к некой театральной гиперболизации). Так вот. Послушай сказку, дружок.
Некоторое время назад, я хотел написать эту песню. Песню, что начиналась бы именно так. Позволь себе немного "питерпенства". Но – вот буквально сразу – я понял, что она не будет воспринята должным образом теми людьми, которым должна предназначаться.
Я забил эти строки в себе. Потому что мне было чертовски страшно – что меня поймут не так, снова поймут не так люди, которые мне близки. Люди, которых я снова подпустил слишком близко.
А эта фраза – да-да, та самая чёртова затёртая до дыр фраза – единственная, которая была бы способна хоть что-то объяснить – так и не была мною произнесена. Потому что – чёрт, ненавижу всё это – я снова боялся того, что меня поймут не так. Что: вот сейчас я пойду и потрачу ещё пару жизней, а всё это будет – нет, не просто "зря", тоже мне, насмешили. Это – будет истолковано совсем иначе, чем мне бы того сейчас хотелось. Совершенно иначе. С точностью до наоборот.
А звучит фраза так: "Я устал причинять боль тем, кто мне близок".
Смешно, правда? /весело смеётся/
Когда я был "Эйсом"…
Я словно сорвался с цепи. Носился, как безумный, и всё пытался кому-то что-то доказать, и всё хотел что-то для людей такое сделать, чтоб всем и сразу стало хорошо, и снова меня пинали со словами "нахер пошёл отсюда, идиот", а я всё носился, носился…
Пока весь не кончился. И, когда это произошло – передо мной (быть может, впервые в этой жизни) ребром к горлу стала дилемма выживания. А на это – как на многое другое – "Эйс" был не способен: пусть у него уже не оставалось гордости, но у него оставалась – гордыня.
Гордыня, не позволившая ему попросить о помощи. Не позволившая – показать, что происходит у него внутри на самом деле.
И именно от этой части себя мне нужно было избавиться тогда.
Избавиться – срочно; в ином же случае она утянула бы меня всего – за собой. А я – уже тогда – понимал (пусть и не мог ещё сформулировать окончательно), что пока я должен остаться здесь.
"Ещё чуть-чуть, – твердил я ему в темноте, – продержись ещё чуть-чуть, всё будет хорошо, ты же сильный, ты переживал ещё и не такое, живучая ты проклятая тварь, ненавижу тебя, тряпка половая, живи!.."
Но… он не мог больше жить. Не мог – и всё тут, хоть ты ж тресни! /смеётся/
Один маленький мальчик отправил однажды письмо богу:
Я написал стихи. Они стыдные.
Я их никому не показывал, но Тебе, Боженька, я покажу. Вот они.
Взрослые плачут слезами.
Взрослые плачут глазами.
Маленькие плачут сердцем,
Маленькие плачут жизнью.
Но если взрослый плачет, как маленький,
Значит, он и правда плачет.
По милости жестоких взрослых, это письмо стало достоянием "общественности".
Но, лишь благодаря этому – я (являясь непосредственной частью этой самой "общественности") смог его прочитать.
И – благодаря этому – я больше никогда не отступлю, вот так вот! /жизнеутверждающе скалится/
Поэтому… в ту ночь я впервые плакал – по-настоящему.
Потому что… Потому что мне было жаль, так жаль его.
Но… то, что они почему-то называли странным словом "Эйс" – должно было умереть. Обязано было: именно в этом и заключалась всегда его роль.
Да, мне всё ещё больно. Пусть. Так – лучше. Так – легче.
Я сделал это, бурные овации зала. Я… убил его.
А, когда и пришёл наутро к младшему брату – после чёрт знает чего, что ещё было той ночью – он просто посмотрел на меня (мимо меня, сквозь меня) своими упёртыми в пустоту глазами, и я слишком отчётливо видел – что он хочет мне этим взглядом сказать:
– Ну, и кого ты "убил" сегодня? Ну же, насмеши меня снова, братишка.
А я – на самом-то деле – никого не убил. Я сжёг – себя. И я – говорил ему об этом.
Открыто, прямым текстом. А он – не верил! Ну вот – ни капельки.
И я в этот момент был – в его глазах – тем самым мальчиком, слишком долго кричавшим слово "волки".
А был я в этот момент – на самом-то деле – тем самым рыцарем из детской сказки, победившим своего дракона и ставшего – им.
И потому…
Потому смог я тогда – только смеяться.
Смог лишь – в очередной раз – дать ему то, чего он хотел.
И это было началом конца.
Примерно за месяц (год? вечность?) до этого я случайно (случайно ли? а вот и не скажу, не скажу) увидел по телевизору выступление того парня. Звали его – да-да – Валентин Стрыкало. Его, собственно, и сейчас так зовут. И он – ха-ха – из города нашего Киева.
И после (прошла всего-то пара недель, если не ошибаюсь) – отложившаяся на подкорке не вполне ещё осознанная мысль, звучавшая примерно так: "вот он, мой главный конкурент на данном этапе" – заставила меня отойти от края.
Заставила? Нет. С силой – отдёрнула. И я пошёл по своим ступенькам – вниз, а не вверх. Чтобы, дойдя до самого дна – вновь начать свою вечную эскападу.
А мой друг, мой единственный – на тот момент – друг; единственный человек, которого бы я тогда послушал (просто потому, что был абсолютно уверен: не надо ему сейчас ничего говорить, ну вот – не надо, и всё тут) – он вернулся.
(Опять. В последний момент? Ха-ха, нет, не верьте – ведь "последний" момент бывает только в кино.)
Он ничего не стал такого уж "страшного" тогда делать. Не кидался мне на дверь и не швырялся пафосными речёвками, не резал себе руки под окном, не плакался в жилетку общим знакомым, не спал на прикроватном коврике, не шёл – по привычке – крошить за меня моих "врагов". Он просто сказал мне примерно следующее:
"Если ты примешь сейчас гимн шута как образ мысли… Мне будет страшно за тебя, рыжее солнце".
И, если бы не эта пара – и множество других – "факторов", я бы уже не поднялся тогда. Попросту – не смог бы снова отодрать себя от пола и ещё раз собрать по частям.
Dakara… /помолчал/
Поэтому – не надо, очень прошу, сначала влюбляться в меня на пару недель, а после – пару лет бить ногами по почкам. Хорошо? /улыбается/
Поэтому – помни, как страшно мне будет, если я снова подниму эту маску, а ты... ты увидишь, что под ней, и, и… тоже убежишь от меня, во-от… /картинно рыдает/ … /тихо смеётся в сторонку/
В бой легче всего идти с открытыми картами. Это – единственное, что я понял за все эти годы. Лучше – поздно, чем никогда, как говорится, ха-ха.
Тогда – не приходится думать (в тот самый пресловутый ответственный момент) ещё и о том, "где же, в каком именно месте я, чёрт возьми, тогда солгал, что теперь приходится расхлёбывать ещё и – вот это вот (!!!), цензура, цензура, много цензуры".
И тогда – если ты услышишь меня и ответишь – я действительно приеду. Доползу. Anyway. Потому что… ну-у, потому что – всё просто, тупо и топорно: "мне надо это сделать".
Во-от… Занавес. /раскланивается, звеня бубенцами/
© SolDDragOnFLY